Доменная печь души

Николай Грицюк (1922–1976) — советский художник, член Союза художников СССР. В годы Великой Отечественной войны был командиром огневого взвода, лейтенантом. После войны окончил Московский текстильный институт, 5 лет работал в Новосибирском доме моделей. С 1960‑х гг. в картинах Николая Демьяновича начинает отражаться авторское видение абстрактно-сюрреалистического авангардизма.
В 1964–1966 гг. был членом Правления Новосибирской организации Союза художников. В 1966‑м году в Доме учёных Академгородка состоялась первая персональная выставка работ Грицюка. Написал огромное количество работ с изображением улиц и домов Новосибирска. Работы художника представлены в собраниях Третьяковской галереи (Москва), Русского музея (Санкт-Петербург), Альт-музеума (Берлин) и других собраниях. В честь Николая Грицюка названа одна из улиц Новосибирска.

Подарок судьбы

В жизни много сложностей, но бывают и подарки судьбы. Для меня таким подарком стало знакомство с Николаем Демьяновичем. Будучи студенткой 4‑го курса я вместе с мужем приехала из Ленинграда в Новосибирск в 1959‑м году на практику, а через год мы уже окончательно переехали сюда. Мне предлагали остаться на кафедре журналистики в Ленинградском государственном университете, но я ответила: «Какой Ленинград — все нормальные люди едут в Сибирь!». В Новосибирске в то время была особая вдохновляющая атмосфера — город строился, Академгородок развивался, в клубе «Под интегралом» проводились передовые мероприятия, вокруг много интересных, увлечённых, образованных людей и мы — молодые, очарованные возможностью сделать свою жизнь красивой и содержательной. Я стала работать журналистом, писать о науке. Мы верили, что превратим Сибирь из места ссылки в центр притяжения всей страны! И действительно, Академгородок стал таким магнитом.
Меня почти сразу после переезда познакомили с Грицюком. За время дружбы у нас сложились тёплые, добрые и доверительные отношения. Мы оба жили на Красном проспекте — я в Доме «под часами», а он в стоквартирном доме. Днём Николай Демьянович всё время проводил в мастерской, расположенной через двор от моего дома, а вечером часто заходил ко мне на свежезаваренный чай. Я что-то рассказывала, а он в основном слушал, будто какой-то внутренний груз не позволял ему раскидываться словами. Иногда приносил с собой картину, сам же выбирал для неё место в квартире, вбивал гвоздь (молоток у него тоже был с собой), вешал и говорил: «Смотри, что я тут нарисовал». Так, у меня накопилось около 15 его работ.
Мой друг был очень щедр, светясь добротой, дарил картины направо и налево: своим друзьям и гостям в мастерской. У него всегда были новые картины: он ставил их на мольберт одну за другой. В мастерской Николая Демьяновича часто звучала классическая музыка — видимо, так ему легче было настроиться на нужный лад. Его работы стали покупать, в том числе иностранцы за валюту. Кто бы ни приезжал в Новосибирск — учёные, писатели, артисты, зарубежные гости — всех приводили в мастерскую Грицюка показать его работы — мол, мы тут в Сибири тоже не лыком шиты. Это было знаковое место города. Побывали там и Владимир Высоцкий, и Булат Окуджава (я присутствовала при этой встрече) — и им художник подарил картины, а они посвятили ему стихи.

Говорил красками на холсте

В 1960‑е годы у нас всех была невероятная тяга к общению, поэтому мы часто устраивали застолья — страна приходила в себя после войны и культа личности. Казалось, теперь-то впереди у нас только хорошее! Обязательно отмечали день Победы — собирались в мастерской у Николая Демьяновича, слушали пластинки военных лет. Он был постарше нас, поэтому с надеждой смотрел на наше молодое поколение, ну, а мы читали стихи, пели песни, мечтали и наперебой обсуждали всё на свете. Печальные события нашего многоликого мира в душе Грицюка, по-детски отзывчивой, находили сострадательный отклик. Он тяжело переживал известия о гибели американских астронавтов в космосе, видел в этом общечеловеческую трагедию и даже посвятил этому трагического событию серию работ.
Когда мне предложили написать книгу о Николае Грицюке, я долго сопротивлялась — одно дело дружить с художником, а другое — писать о нём. Бывает, начнёшь говорить о его таланте и характере, и чувствуешь немощь слов. Мне кажется, в окружении Николая Демьяновича мы все чувствовали себя мельче, чем он. Но всё же хорошо, что книга «Я пишу настроения» вышла, ведь люди уходят, а книги остаются… Николай и его сестра-близнец Лидия разрешили мне изучить их домашние архивы, рассказывали про своих родителей. Николай никогда не был особо разговорчивым и красноречивым. Всё, что ему хотелось сказать — говорил красками на холсте. Помню, однажды я его кое-как вытащила на телевидение, где он во время репортажа с выставки детских рисунков должен был сказать что-то одобряющее. В итоге, всё, что я из Николая Демьяновича выжала во время эфира — это фраза «Дорогие дети, продолжайте продолжать!» Мы потом часто вспоминали эту фразу. (Cмеётся).
Другое дело — писать картины. Это он мог делать бесконечно. Трудолюбие было его уникальным даром. Помню, зимой Николай Демьянович приспособил себе санки, ставил на них небольшую печурку, брал термос и шёл с этюдником, бумагой и красками на набережную Оби или ходил по улицам города — «вчитывался» в них, делал зарисовки. Мы иногда посмеивались над его повозкой, но он не обращал внимания. Как писал Юрий Олеша «Ни дня без строчки», так и у Грицюка не было ни дня без красочных мазков. Ещё будучи студентом Московского текстильного института, он устраивал там свои выставки, чем сильно удивлял своих беспечных сокурсников.

Реализм — это ещё не весь мир

Биография Николая Демьяновича по сути простая. В 1942‑м году 20‑летним сельским юношей его призвали на фронт. Он дошёл до Берлина, а пока шёл победителем по Европе, побывал в музеях, частных картинных галереях, которые произвели на него особое впечатление. После этого Николай начал писать особняком, ни на кого не глядя, проторяя свою тропу в творчестве. А писал он, как вы знаете, вещи не всегда понятные, хотя и начинал как художник-реалист. Из поездок к родителям на станцию Посевная (Черепановский район Новосибирской области) художник привозил вполне реалистичные этюды. Он мог и дальше их писать и быть принимаем публикой. Но в его душе, словно в доменной печи, полыхал огонь, не дававший творческого покоя. Он понимал, что его восприятие этого мира не умещается в рамки реализма. И он шагнул в опасную для того времени зону — абстрактное искусство. Николаю Демьяновичу привозили художественные альбомы из–за границы, благодаря которым он следил за европейским искусством, и это, видимо, его как-то подпитывало.
Когда удавалось устроить выставку в Доме учёных, то Грицюка там бранили, как могли, писали: «Пусть он свою мазню выставляет на Западе», «Он пишет ещё хуже, чем Пикассо!» Николай Демьянович все неприятности переживал стойко — каким бы испытаниям ни подвергала его жизнь, ей не удалось сделать из него ни циника, ни равнодушного рвача, ни ремесленника. Он кряхтел, вздыхал и опять уходил в свой красочный мир фантазий делать то, что просила его душа и что было назначено Богом. В Союзе художников отношение к Грицюку было напряжённое, но терпимое, а вот партийные работники во главе с Обкомом партии его явно не жаловали. И хотя вокруг были в основном художники-реалисты (например, наш друг Леонид Николаевич Огибенин), многие уже понимали, что в искусстве нужно двигаться дальше, развивать индивидуальность. Ведь человек больше и шире, чем отражение реальности. Тот же домик один человек видит так, а другой — иначе. Николай Демьянович в этом отношении был проводником этих настроений и отражал состояния творческого поиска, хотя и понимал, что партийное общество его осудит. Были и те, кто пытался в живописи следовать за Грицюком, но для этого нужны были особые качества человеческой души, которых многим не хватало. Мой друг не искал успеха ни у власти, ни у публики. Служение искусству — его осознанный выбор и высокое назначение, которому Николай Демьянович следовал без оглядки на государственную идеологию и ширпотребовский вкус.

Вектор на самоуничтожение

1960‑е годы были особенными в жизни страны и в судьбе Академгородка, обозначившего себя на карте мира. Здесь заговорили на всех языках, проводились международные конгрессы и конференции по математике, биологии, физике… Зарубежные коллеги стали писать, что Россия готовится к ядерной мировой войне, а в Академгородке разрабатывают секретное оружие. Что только не говорили! Однако постепенно на смену нашему эмоциональному подъёму и романтическим устремлениям стала приходить реальная жизнь, всё начало словно затягиваться какой-то тиной, заболачиваться. Это оказывало влияние и на Николая Демьяновича. В конце жизни у него появились депрессивные настроения, а работы стали тяжёлые и мрачные. Врачи поставили неутешительный психиатрический диагноз. Думаю, он разочаровался в своём творчестве, зайдя в тупик. Выработал свой ресурс, и организм начал работать на самоуничтожение. Как писал Михаил Зощенко в повести «Возвращённая молодость», — чрезмерная работоспособность оборачивается катастрофой для человека. К тому же мой друг очень близко воспринимал всё, что происходит в стране и в мире, а ведь говорят же всегда больше о дурных событиях, и это тоже отложило свой отпечаток на его чувствительной душе…
Прошло 46 лет с момента, как не стало Николая Демьяновича, но и сегодня он говорит с нами через свои многочисленные картины. Я рада, что творчество Грицюка в наши дни широко востребовано и признано во всём мире — как говорил Фредерик Шопен, время есть лучший цензор.

Выставка «Николай Грицюк» продлится в Художественном музее до 27 марта 2022 года,
в ЦК19 — до 10 апреля 2022 года